Лекция 2

ДАГЕСТАНСКАЯ  ЛИТЕРАТУРА XIX ВЕКА. 

ТВОРЧЕСТВО ПОЭТОВ – КЛАССИКОВ

​В XIX веке дагестанская литература представляет собой успешный сплав народно-поэтической, арабской,  персидской и тюркской поэтической традиции.

​На всем протяжении развития дагестанской литературы в ее развитие вплетались восточные мотивы и значительно обогатили ее. 

Это  сыграло важную роль в возникновении национальной литературно-художественной классики сумевшей противостоять существующим порядкам и влиять на ход исторического развития общества. 

В XIX веке накопленный фонд восточных сюжетов, образов и жанров стал формой выражения напряженных мыслей, острой критики, разумных наставлений дагестанских поэтов-классиков, которые заявили о себе во второй половине XIX  века.

Это национальные поэты Дагестана: кумыкский – Йырчи Казак, лезгинский – Етим Эмин, даргинский – Омарла Батырай, аварский поэт Али-Гаджи из Инхо, лакские поэты - Маллей и Патимат и многие другие.

Восточные мотивы, значительно обогатившие дагестанскую поэзию в конце 19 века восточными сюжетами, образами и жанровыми формами, явились формой выражения напряженных мыслей, острой критики, разумных наставлений поэтов Али-Гаджи из Инхо, Тажудина-Чанка (из Батлаича), Махмуда из Кахабросо и поэтов-просветителей Аткая Аджаматова, Магомед-Эмина Османова, Гасана Алкадари, Юсупа Муркелинского, Зиявутдина Кади и многих других.

Даргинский поэт Омарла Батырай (1825-1900) - один из счастливцев, чьи творения народ знает наизусть. С его именем связано становление и развитие даргинской литературы. 

Родители поэта были узденами (свободными). Отец поэта Омар служил нукером у местного хана. Отец был одаренным человеком. В свободное от работы время к нему приходили соседи послушать его песни, веселые сказки, анекдоты. 

К народному творчеству его приобщила мать Шамай. Она считалась одной из лучших урахинских плакальщиц, а также хорошо знала народные сказки и песни и искусно исполняла их. Старшая сестра Батырая, Арайсултан, имела прекрасный голос и умела импровизировать.

Батырай запоминал напевы, а затем повторял их на своем чунгуре. 

Его бесстрашный герой  отражает основную заповедь горского этикета, высокий героизм, который был всегда  на первом месте.

Любовная лирика Батырая, раскрывает его многогранное образное мышление, пронизывает высоким человеческим отношением к женщине. 

Ее Батырай сравнивает с горной серной,  а ее глаза с черным горохом, брови - с надписью на клинке, ее лик  с солнцем, луной, трехлетним конем, а своего лирического героя с гордым соколом и сильным львом:

Я как сокол на скале, 

Видно, лишь за тем рожден,

Чтобы пары зорких глаз

Не спускать с тебя одной.

Я, как лев среди лесов,

Лишь, за тем, как видно, рос

Чтобы, гордость укратив,

О любви тебе твердить.

-Пусть хоть рухнет белый свет,

Я уйду, - ты поклялась,

Что ж осталась ты со мной, 

Хоть не дрогнул и порог.

-Пусть хоть смерть меня сразит,

Не уйду, - ты поклялась,

Но поникнут я тобой, 

Хоть живешь среди живых… [Антология дагестанской поэзии.- С 99.]

Как видим, мотив любви у О. Батырая это «безответная любовь» к «бесчувст венной красавице».

О. Батырай часто использует сравнения «светлая звезда», «месяц ясный», «прелестница зари», «солнце южное моё», в то время как героиня не отвечает ему взаимностью.

Вир туозность поэтических приемов О. Батырая наиболее наглядна, когда природа слу жит основным источником для сравнений и придает поэтическому произведению «украшательски-декоративные» черты.

Семицветный мой цветок 

На приморском берегу,

Одноцветным был бы ты –

Я б тебя не полюбил! [ Антология дагестанской поэзии.- С 95.]

Какие прекрасные сравнения и метафоры! Поэт использовал в своей поэзии причудливые, ажурно-тонкие, как золотая филигрань, яркие образы для вскрытия проблем общества. 

Такую метафору мог использовать только Батырай, сравнивая великолепие своей возлюбленной не только с «радугой», «цветком», но и с «телеграфным столбом», «ветряной мельницей».

В другом  стихотворении О. Батырай говорит:

Солнце южное мое,

Глянь в окошко хоть разок,

Чтоб согреть своим огнем

Неодетых бедняков.

Двухнедельная луна,

Выйди из дому хоть раз,

Чтоб зажечь глаза слепых,

Точно звезды подо лбом.Антология дагестанской поэзии.- С 98.]

Сравнивая образ любимой с небесной радугой, поэт обрамляет чувства внутренней аллегоричностью передает возвышенное восприятие любовных грез и в то же время говорит о несовершенном мире, где беднякам нечего одеть. 

В этом О. Батырай похож на восточных поэтов  Рудаки, Азраки, Хайяма, у которых примеры декоративной описательности в жанровой форме рубаи довольно показательны. 

Например, у Рудаки:

Лицо твое - море красоты, губы твои - ко раллы,

Локоны твои - мускус, рот - раковина, зубы - жемчуг,

Брови (как) корабль, и морщина на лбу - волна, Подбородок твой как бедственный водово рот, а глаза твои словно ураган.[Рудаки.Рубайат.Последующие рубаи]

Это достаточно убедительно показывает, что главными в лирике поэтов Востока и О. Батырая были иносказание и аллегория. 

У Омарла Батырая в любовных песнях-миниатюрах параллелизм  “любовь – страсть.” 

В его лаконичных стихах отражающих целостность мира, строка чрезвычайно сжата и наполнена содержанием: 

Выйдет солнце из-за гор –

Тает иней на кустах.

Как я вспомню о тебе – 

Вся печаль моя – пустяк. [ Антология дагестанской поэзии - С.122.]

В семантическом коридоре столкнулись замысел и действо, надежда и результат. Используя самые неожиданные сравнения, поэт находит новый поворот для мысли, он не подчиняется словесной стихии, а управляет ею.

Батырай успешно использовал художественный параллелизм, ведущий принцип построения народной лирической песни и четверостиший (хабкубы), их характерные символы, эпитеты, сравнения, а он был певцом-импровизатором как  Рудаки, или  О. Хайям и также как они попал в опалу при жизни за дерзкий и бунтарский дух творчества. 

Однако сходство творчества О. Батырая, с выше указанными поэтами обнаруживается, прежде всего, в проблематике и мотивах стихотворений. 

В даргинском фольклоре есть четверостишия(хабкубы). Рубаи и  даргинские хабкубы, как бы они не назывались, – раздумья о жизни, в которых обнаруживается поиск нравственного идеала. 

Один из основных мотивов «Рубайат» - превращение одних форм существования в другие. В философских сочи нениях Ибн-Сина, утверждал возможность взаимного перехода стихий, первоэлементов (вода, воздух, огонь, земля). В «Рубайат» этот переход часто показан с помощью поэтических образов. 

Именно этот мотив был достаточно искусно передан в стихотворении О. Батырая «Говорят, что каждый год…». 

Характерная особенность стихов поэта - стремление познать себя и окружающий мир как можно точнее.

Индивидуальность поэзии О. Батырая в том, что образ, ассоциируемый с красотой природы, более ярко, самобытно отражает характер его творчества, в котором главным является красота души человека, природа в его стихах не декорация, а барометр чувств лирического героя.

В стихах Омарла Батырая главное это – глубоко личностное, напряженное ощущение дисгармонии в окружающем мире и в собственной душе поэта.

О безумная любовь!

За тебя — хоть на штыки…

А старшины Урахи

Устрашают за стихи.

Песня вроде пустячок,

Но попробуй-ка сыграй —

Оштрафуют на быка,

Ай, Омарла Батырай! [ Антология дагестанской поэзии.- С 101.]

В данном произведении О. Батырая имеются автобиографические элементы. Они написаны от первого лица, от лица певца, вспоминающего факты из своей жизни. 

В них имя автора встречается как имя участника описываемых событий или тахаллуса в заключительной строфе».

Для О. Батырая мир разделен на два противоположных лагеря. Социальное положение крестьянина и призвание поэта-импровизатора дали ему реальную возможность передать дух переломной эпохи, когда Дагестан  оказался вовлеченным в крупные российские и общемировые социально-экономические и политические процессы XIX века. 

Народная поэзия - это таинственный родник, который утолял поэтическую жажду искрометной мысли поэта, его поэтическая речь многокрасочна, объемна, и потому малый стих О. Батырая корректирует воображение читателя. 

Как же тяжко мне,

[Объятому] думами [тяжелыми],

[жить] в этом Урахи

В мои молодые годы. [ Омарла Батырай. Поэтическое наследие.Тексты. Сост., пер. с дарг., коммент. А.А. Алихановой. - Махачкала:Даг.кн.изд-во,1989.- С.206.]

На семантическом  уровне в первой строке четверостишия мы обнаруживаем риторическое восклицание «Как же тяжко мне». Так автор хочет показать всю сложность своего положения. 

Для О. Батырая предметное изображение служит не только фоном, но и средством экспансивного выражения идеи.

Иногда поступки поэта противоречили традиционному укладу патриархального общества горцев.

Его неординарные поступки воспринимались, тогда как вызов всему общественному мнению и поэтому на вольнодумца косились ревнители адатов.

Песни и стихи Омарла Батырая – своего рода генератор, способствовавший повышению духовно-эстетического уровня самобытности его произведений. Бунтарский дух поэта противился существующему миру подлецов и трусов, которые боялись его песен.

Запрещают песни петь,

Как же мне молчать, мой друг, 

Когда столько подлецов

Без стыда шумят вокруг. [Антология дагестанской поэзии.- С 133.]

Размышления о жизни и смерти, о молодости и старости, о верности в дружбе, о соседях, врагах, друзьях, о своей судьбе и судьбе своего народа рождают в его душе желание защитить обездоленный  простой народ. 

Кумыкский поэт Йырчи Казак (1830-1879) - первый поэт нового времени, чьё творчество пронизано гуманистическими и истинно демократическими идеями. 

Й. Казак родился в семье бедного крестьянина Татархана в селении Муслим-аул (Буйнакский район). Обладал чарующим голосом, пел народные песни. 

С юношества работал на чужих полях и  был обуреваем поисками возвышенной романтической любви, возлюбленной, в которой внешнее очарование сочеталось бы с высокими моральными достоинствами. Об этом Йырчи Казак поведал в поэме «Такъмакъ йыр» («Песня - частушка»). 

В стихотворении «Гьакъыллы эсин ютмас» («Рассудка умный не теряет»), отстаивая идею равной роли и ответственности мужчины и женщины в создании семейного благополучия и счастья, поэт порицает скандальных и сварливых женщин и нетерпеливых, слабохарактерных мужчин.  

В цикле стихотворений о мужчинах, созданных в годы Кавказской войны, Й. Казак считает проявлением высокой нравственности беспримерное мужество, проявляемое в борьбе с врагом. 

Он был уверен в том, что каждый свободный человек, а он был узденом (свободным крестьянином) юридически и узденом духа, имеет право на счастье. Й. Казак  точно отразил свое время и в его песнях много реальных персонажей таких, как: князь Алискендер, шамхал Абумуслим и др.

Йырчи Казак был настолько популярен в народе, что кумыкский шамхал, который в то время обладал невероятной властью в Дагестане, пригласил его во дворец в качестве придворного певца и поэта, где он провел несколько лет и сочинял и исполнял любовные, философско-дидактические стихи и песни, отличавшиеся богатой образностью и музыкальностью. 

Друг Й. Казака конюх шамхала Атабай был влюблен в одну из рабынь шамхала и Й. Казак с Атабаем похитили любимую девушку, за что  Атабая убили, а Й. Казака сослали в Сибирь. Й.Казак присылал послания в стихах, своему другу М. -Э. Османову - известному в то время ученому, поэту-просветителю, общественному деятелю. Стихи быстро распространялись на родине поэта. Это песни: «Как я мог предвидеть коварство ханов?», «Попали в железный капкан», «Не стыдите за жалобу», «Письмо Магомеду-Эфенди Османову». «Откуда мне было знать, что сто тысяч интриг у ханов» и др.

В этих произведениях впервые он ввел образ ссыльного горца дагестанскую поэзию и изобразил его трагическую судьбу. 

В «сибирском творчестве»  он не только выражает мир своих чувств, но детально, подробно описывает чужие, незнакомые ему места, переживания подобных ему ссыльных. 

Оказавшись вдали от Дагестана, Й.Казак мечтал вернуться на родину, казавшуюся ему «золотым троном и алмазной горой».

После ссылки, жить в родном ауле, ему было запрещено, но Магомед-Эфенди Османов, высоко ценивший талант Ирчи Казака, заступается за него, и поэт остается жить в Ботаюрте.

После возвращения на родину, он надеялся найти добропорядочное патриархальное общество, в котором должны быть честь и «намус», уважение к старшим, благородство. Однако он обнаружил утрату прежних моральных ценностей, разгул меркантильных страстей, где все заняты наживой, где не осталось уважения к старости и жалости к одиноким и бедным. Достойные, умные, честные люди оказались на обочине жизни, в то время как другие «то столь глупы, что кажутся хмельными», благодаря своему богатству пользовались уважением общества. Эти весьма актуальные сегодня в начале XIX идеи воплощены в его стихотворениях «Иные времена», «Счастье»  и др.

Например, стихотворение «Счастье»:

Пускай над нечистью бедняк в неравной схватке

Одержит верх, увы, насмешки и нападки

Его не обойдут, а наделенным властью,

Таким что столь глупы, что кажутся хмельными,

Что всюду тычут нос, смеясь над остальными,

Снискавшим лишь позор поступками шальными,

Спешит воздать хвалу услужливое счастье.

Бедняк умел умом да голыми руками

Унять порою льва, но счастьем решено:

Его равняет всяк с пустыми дураками.

Так счастьем решено будь проклято оно!

Закрыв глаза на ложь с развратом примиряясь,

Со многих черных душ оно смывает грязь.

Недаром для людей, чей дух непогрешим,

Его роскошный дом от века стал чужим.

И мной, кто счастьем был, от малых лет гоним,

Немало глупых дел замечено за ним:

Кто зван в богатый двор из целого села

Затем, чтобы решать неясные дела?!

Не тот, кто тверд умом не мудрый аксакал,

А тот, кто вовремя богатым потакал,

Кто даже во хмелю не свяжет пару слов,

Но чей карман деньгой напихан до углов.

Из бедных, что живут кто в хлеве кто в подвале,

Счастливый хоть один отыщется едва ли.

Удел его сравнить мне не с чем, видит бог,

Вот разве только с тем, кто в жизни одинок [Антология дагестанской поэзии.- 159.]

Дух социальной сатиры и пессимизм, пронизывавший в свое время многие произведения восточных поэтов Ибн-Сина, Рудаки, Азраки, О. Хайяма, и предшественников Й. Казака, в кумыкской поэзии Уму Камала (XVв.) и Абдурахмана Какашуринского(XVIII в), по своему проявился в поэзии Йырчи Казака таким образом:

Лишь только раб презренный содрогнеться,

Когда слетит к нам с неба Азраил.

В душе никак страдание не уймется,

Казак в послании душу Вам излил.[ Казак И. Лирика.Стихотворения. Поэмы. - Махачкала: ГУП, Дагестанское книжное издательство, 2001. - С. 66.]

В данном произведении сочетаются две темы: бренность человеческого бытия с неизбежностью смерти и сила духа человека. Здесь нет сожаления, а есть презрение  страха смерти вместе с ощущением того, что не зря поэт пел свои песни, изливая душу народу. 

В стихе «Лишь только раб презренный содрогнется» конкретизируется понимание жизни, и для выражения той же идеи поэт прибегает к другому образу: и от утверждения невиновности человека поэт переходит к оправданию своих деяний, так как невозможно противиться божественному предопределению. 

Для Йырчи Казака жизнь является, (как и для персидского поэта Рудаки и его последователя Хайяма),  источ ником его мироощущений.

Призыв поэта – это боль души, желание подчеркнуть никчемность падших душ. Вот оттого и безысходность, которая проявляется таким образом:

И алчный Азраил, слетев на землю,

Без жертвы не исчезнет в вышине.

Мне не о чем жалеть на этом свете,

Когда умру, не плачьте обо мне. [ Казак И. Лирика.Стихотворения. Поэмы. - Махачкала: ГУП, Дагестанское книжное издательство, 2001. - С. 100]

Это четверостишие как бы своеобразный дуэт «судьбы» и «человека», причем, соответственно концеп ции Й. Казака, человек проигрывает. «Алчный Азраил» - иносказательная формула («жизнь - смерть»), раскрывающая основную идею: «человек - жертва». Основную идейно-тематическую на грузку несут «жизнь и смерть».

Когда поэт говорит «Мне не о чем жалеть на этом свете», несколь ко смягчает ощущение грусти, а финал «не плачьте обо мне» опре деленно навеян автобиографическим моментом.

Тема свободной человече ской личности в свое время получила своебразную поэтическую обра ботку у персидского поэта  Рудаки:

Рудаки, (освободясь) от оков и горя, свобод но живи!

Радостный душой и веселый сердцем, живи!

Не сопоставляй свою обездоленность с благо состоянием мира,

Взгляни на обездоленность (всего) мира и свободно живи! [ Рудаки. Рубайат]

У Йырчи Казака таится такая сила и убеждённость, что такая концепция «свободно живи», которая является основ ной в воззрениях поэта Рудаки, еще  ярче представлена в произведении Йырчи Казака («не плачьте обо мне»).

Извечные вопросы, которые должен осмыслить каждый человек, заставляют переосмысливать каждый миг. 

У Рудаки основную идейную нагрузку не сут риторические обращения: «свободно живи!», «весе ло живи!». В финале философская нота усиливается редифом «свободно живи!». 

У Йырчи Казака в финале риторическое обращение «не плачьте обо мне». 

Более того, в четверостишии Йырчи Казака первая, вторая и четвертая мисры (строки) взаимосвя заны между собой. В финале звучит рассудительная сентенция дидактического характера.

Азраил и судьба - сравнение тонкое и двусмыслен ное.

В эту строку проникло и философское настроение - «судьба переменчива», но это не тихая жалоба на фоне панегирика. 

Это одна из версий на тему «жизнь - преходя щее явление».

Такая прямая подачи мыслей без особого украшательства преобладала у Омара Хайяма, когда он заявлял, что люди - «куклы», которые вместе поиграют немного «на ковре» и уйдут «в сундук» небытия «по одному».

Классик кумыкской литературы Йырчи Казак, сетуя на то, что в современном ему мире человека ценят не за добродетельные качества, не за ум, а за богатство, как и  Омар Хайам, категорически выступает на стороне достоинства человека».

Реки вспять не потекут,

Узден не скажет непристойность,

Если сам узден поведет себя недостойно.

Сам себя накажет неуважением. [Казак Йырчи. Настанет время. Избранные стихи на кумыкском яз. - Махачкала: Даг. кн. изд-во,1980. – С.83.] /Подстрочный перевод./

Если рассматривать это четверостишие («Оьзенли сувлар оьрге акъмас…») на семантическом уровне,  можно увидеть, что в первом стихе «реки вспять не потекут» есть образ необратимости. 

Во втором стихе «узден не скажет непристойность» автор сравнивает уздена с рекой - как река не поменяет своего русла, так и узден не изменит своим жизненным принципам. 

Можно провести границу: там, где заканчивается реальность, начинается нереальность. В следующем стихе, продолжая тему, автор как бы экспериментирует: 

Если сам узден поведет себя недостойно,

Сам себя накажет неуважением.

То есть из  четвертого стиха мы узнаём о последствиях данного. Здесь мы видим два мира: мир, в котором всё течет ровным заданным течением, где узден заслуживает уважения; второй мир, в котором узден, ведущий себя непристойно, заслуживает неуважение. 

Так в финале звучит сентенция нравоучительного характера.

Смысл стихотворения заключается в том, что человек в мире не один, его мнение, поступки не должны задевать, унижать, оскорблять других, не должны основываться лишь на субъективном мышлении, он должен опираться на опыт людей. 

С точки зрения изобразительных средств в данном четверостишии присутствуют:

Параллелизм:

Реки вспять не потекут,

Узден не скажет непристойность.

Эпитет:

Поведёт себя недостойно.

Накопленный опыт при создании стихотворения «Счастье» «эффективно используется автором в этом и других произведениях, в художественной структуре которых использовался принцип антитезы, сопоставляются такие понятия как: «счастье – несчастье», «ложь – правда», «умный – дурак», «богач – бедняк», «достойный-недостойный», что в свое время удачно варьировалось у Рудаки и Омара Хайяма. 

Таким образом, благодаря Йырчи Казаку, главной проблемой в кумыкской литературе XIX века стала проблема «человек и общество», отражавшая мировоззрение поэта и пессимизм, популярный в восточной поэзии, сменился бунтом и смелым призывом к борьбе против существующего порядка. 

Его поэзия остра и сегодня и будет понятна людям всегда. 

Например, стихотворение:   «Каким должен быть мужчина»:

Если настойчиво, страстно и смело

Жаждешь врага своего одолеть,

Если воюешь, за правое дело,

Крови своей ты не должен жалеть

Сердцем не дрогни ты, как щеголиха

Перед повеявшим вдруг ветерком,

Горе нагрянет ли, вторгнется лихо-

Должен мужчина быть смельчаком!

Тот не мужчина,кто голову прячет,

Если он видит беду над собой,

Тот не мужчина, кто ноет и плачет, 

Если кончается гибелью бой.

Чтобы спастись, ты лукавить не в праве,

Другу будь верен и грозен с врагом.

Бой, объявив злоязычной ораве,

Должен мужчина быть смельчаком!

Ты, не подумав , не выскажи слова,

Высказав слово, потом не виляй,

Грубое слово встречай ты сурово,

К меткому слову любовь проявляй.

Если, язык расцветив по – павлиньи,

Недруг пронзит им тебя, как клинком,-

Не приходи от обиды в унынье,

Должен мужчина быть смельчаком!

Словно скакун, по вершинам летящий.

Словно кинжал, беспощадно разящий,

Если живет в тебе дух настоящий,

Гордым и смелым должен ты быть.

Мысли широкой, не ведая края,

Из тонкостанных жену выбирая,

Все раздавая, скупых презирая,

Дарообильным должен ты быть! [ Антология дагестанской поэзии.- С. 145]

Однажды ночью в его дом постучались, он вышел на зов неизвестных людей и больше не вернулся. Длительные поиски не дали никаких результатов. Так в пору расцвета своего таланта поэт был предательски убит. 

ЕТИМ ЭМИН

(1838-1885)

Етим Эмин - поэт, философ, классик лезгинской дагестанской литературы утвердил в лезгинской поэзии новые формы, в том числе восьмисложную силлабическую строку, рефренную рифму. 

Знание нескольких языков (лезгинского, арабского, азербайджанского, фарси, тюркского) значительно обогащало его язык и расширяло горизонты его поэтического мастерства и философской мысли. 

Отличительная черта философской лирики Эмина это глубокий лиризм, переходящий в психологизм.

Хотя у Эмина нет описания природы и пейзажной лирики, как мы отмечали у Батырая, краски и образы он берет из окружающей жизни. Вся его поэзия как бы предупреждение о быстротечности мирской жизни, земных благ и земных страданий. 

Стихи Эмина напитаны и воодушевлены божественным духом, духом Времени и Пространства.

Эмин легко разрушал границы родной языковой стихии, обогащая поэзию ориентальной и даже русской лексикой. Поэт высмеивает «грамотеев», коверкающих русские слова, выдавая себя за просвещенных: добри утрум (с добрым утром), дасфидани (до свидания)… В поэтическом словаре  встречаются и русизмы-политические термины дум (дума), губернатир (губернатор), укруг (округ), увлас (власть), сияз (съезд) и др., которые позволяют лучше понимать ту атмосферу, делая читателя сопричастным к событиям. 

В его любовной лирике мы видим умение через изображение реального, конкретного переходить к глубокому обобщению. 

На конкретных примерах можно выявить стилевые особенности поэта, развернутое представление о формах строфической композиции и жанрах, характерных для Етима Эмина. Например, произведение «Черноокая»:

Когда с кувшином ты идешь,

На поле, не спеши – дойдешь.

Вогнав мне в сердце боли нож, 

Зачем ты в ссоре черноокая?

Летишь как будто, а я в след

Гляжу - в душе обиды нет.

Хоть оглянись на мой привет!

Зачем ты в ссоре черноокая?

Ты хмуришь брови, проходя,

Мне грусть на сердце наводя.

Забыла дружбу ей вредя.

Зачем ты в ссоре черноокая?

О быстрый мой джейран, постой,

Верни моей душе покой.

С обидой не ходи пустой.

Зачем ты в ссоре черноокая?

Голубкой не взлетай ты ввысь.

Ко мне несчастному вернись,

Назло хоть сплетникам  уймись

Зачем ты в ссоре черноокая?

Я тыщу раз в душе своей

Твержу тебе: прошедших дней 

Былую радость пожалей,

Зачем ты в ссоре черноокая?

Етим Эмин воспел тебя, 

Страдает он, свой дух губя.

А ты проходишь, не скорбя 

Зачем ты в ссоре черноокая?

Это произведение одно из многих его стихов, в котором четко проявляется восточная традиция. Здесь мы видим сходство с мотивами и формой  газели, в которой есть редиф (слово или слова, повторяющиеся за рифмой. В конце автор называет свое имя, то есть (тахаллус). Возможно стихотворение было первоначально было без названия, как в традиционной газели.

Етим Эмин предстает как выдающийся мастер слова, прекрасно знающий родной фольклор, творчески освоивший богатые традиции родной и восточной поэзии.

Социальные мотивы восточных стихов, в которых не редко «аскетическая» тенденция  приводит не к отказу от ми ра во имя служения богу, а к осуждению мира, органично вошли в творчестве Е. Эмина.

Ты в этот мир остерегись влюбляться:

Изменчив он – душа увянет скоро;

Подобна миру женщина-блудница:

Ты полюбил – она обманет скоро.

Сравним с произведением (зухдийят) арабского поэта Абу Нуваса (762-813):

Жизнь - это невеста, и кто породнился с ней, 

Тот спокоен, а иной забавляется.

Один унижен из-за бедности,

А другой славен своим богатством,

Кто с набитой утробой, а кто голоден.

Етим Эмин прибегает к излюбленной им антитезе,  и это подтверждает то, что не справедливость мира, недовольство действительностью. 

Если рассмотреть в разрезе четверостишие Е. Эмина, то можно обнаружить два начала: человек и мир.

В первом – отрицание (оно создается при помощи слов: «остерегись» и «изменчив»), во втором – утверждение (здесь тему раскрывают слова «блудница» и «обманет»). 

Художественная ценность четверостишия Етима Эмина со стоит в искусной концентрации сравнений.

Это образец ра финированного искусства,  эмоции возникают только в плане эстетизированного восприятия. 

Можно предположить, что Етим Эмин так же, как арабо-персидские поэты  Абу Нувас и Рудаки, трактует идею бренности мира посредством мотива любви. 

Это свидетельствует о том, что у Етима Эмина, как и у суфийских поэтов, любовные понятия поднимаются до философских кате горий. 

В четверостишии Етима Эмина «Ты в этот мир остерегись влюбляться…» экспозиция перекликается с финалом, с компонентами антитез «влюбляться» и «обманет».

Связующим звеном между экспозицией и финалом являются слова «мир-жизнь».

Предупреждение «остерегись» в начале четверостишия вводит в текст настроение неудовлетворенности и придает нигилистический оттенок рубаи,  подтверждая, что Етим Эмин, как и Рудаки, философствует в пределах постулата «мир бренен».

Лезгинский классик, как и восточные поэты, использует в своих четверостишиях парные сочетания: в одном четверостишии «женщина - блудница», здесь же он обыгрывает антитезу «мир-обман», сое диняя в четверостишии все четыре первоэле мента.

Характерно, что дагестанский поэт XIX века, как и поэт  Рудаки, воспринимает жизнь как фаталист. 

Поэтому финал четверостишия содержит настроения подлинного трагизма. Тема «судьба-человек» всегда решается в пользу судьбы. 

Мы наблюдаем, как Етим Эмин, следуя арабо-персидской традиции Абу-Нуваса, Рудаки, Унсури, Хайяма, из описательного рубаи создал усложненное символами произведение. 

Сравним с рубаи Омара Хайяма, которое так же как четверостишие Етима Эмина «Ты в этот мир остерегись влюбляться…» требует разгадки:

Нищим дервишем – достигнешь высот,

Сердце в кровь изодравши – достигнешь высот,

Прочь пустые мечты о великих свершеньях!

Лишь с собой совладавши – достигнешь высот.

 Етим Эмин, как восточные поэты, создавал свои произведения в моменты глубоких философских размышлений о мире,  вклады вая в них чувства, мысли о жизни и смерти, и поэтому многие произведения Етима Эмина пронизаны глубоким философским содержа нием.

Если Омар Хайям старался завуалировать свои сокровенные мысли, то стихотворение Е. Эмина более прозрачно.

Он добивался того, чтобы первая тема  служила фоном для второй и оттеняла ее. Так отражались противоречия общественной жизни и выражалась неудовлетворенность поэта существующей действи тельностью.

Такие противоречия мы видим в стихотворении «Несчастье», которое перекликается с произведением Й. Казака Счастье».

Несчастье (отрывки)

Коль скажешь ты правду - рассердишь людей,

Ведь право на правду забрал богатей,

Ославят – хоть будь ты святого святей,

Спастись в положенье таком ты не сможешь….

Свой холст не заменит чужая парча,

Не дай вам господь быть в руках богача:

Лицо улыбается, речь горяча,

Но знать, что он мыслит при том, ты не сможешь.

Ты будешь своей же побит добротой,

И друг твой тебя очернит клеветой,

И даже добиться, чтоб твой золотой

Сочли хоть простым медяком – ты не сможешь.

Не будь этих мук – не скорбел бы Етим,

И мир не казался бы мрачным таким.

Без счастья – бессмысленна жизнь… А за ним

Угнаться, слывя бедняком, ты не сможешь.

Гражданская лирика - это оперирование вечными ценностями, составляющими суть природы человека, показ яркой картины своей эпохи, исторических событий в конкретных образах. 

Судьба  Етима Эмина похожа на судьбу Омара Хайяма. В последние годы жизни, он так же как Хайям провел в лишениях и в одиночестве, брошенный даже родней.

В одном из своих рубаи Омар Хайям с грустным юмором говорит о том, что единственное богатство, которым он обладает, - это его бедность.

Е.Эмин говорит: «Пусть, когда я умру, проститься со мной только тот придет, кто, как я, страдал», единственное, что ему не надо про сить у людей взаймы, - это страданий.

Такой же мотив звучит во многих произведениях Етима Эмина, представляющих разные поэтические жанры («Миру», «Несчастье», «В смятеньи мир», «Крик о помощи», и др.). 

В смятении мир, Безумьем все объято.

Любой плешивец - ханом в этом мире.

Люди - или волки иль ягнята 

Кто честен - жертва в этом странном мире….

Его слова, сказанные в XIX  веке актуальны и сегодня именно поэтому, поэт по праву считается классиком дагестанской литературы

Е. Эмин не уходил «в себя», не бежал от окружающей действительности как Хайяам,наоборот, выражая ту же идею («дай душе покой»), он в одном из своих последних стихов яростно протестует и восклицает: «Хватит!». 

Дополнительная информация к лекции

Литературы народов Дагестана возникли в средние века как синкретические. Они создавались вначале на арабском, реже на персидском и тюркском языках. Лишь постепенно национальные литературы переходили на местные языки. Но и в этом случае они сохраняли типично медиевальный характер. «Прежде всего, это синкретизм, в силу которого в Средневековье отдельные виды духовной деятельности человека не расчленяются, но воспринимаются как единое знание, восходящее, в конечном итоге, к высшей, священной мудрости. На раннем этапе она (средневековая литература. – С.А.) связывалась с язычеством и мифологией (в первую очередь, в «варварских» странах – Германии, Исландии, Ирландии), на более позднем – с христианством. Соответственно религиозное, эстетическое, художественное, историческое, природное и научное слиты в единое целое как в сознании человека, так и в словесности» [1]. Как указывают такие авторитетные теоретики и исследователи литератур средневековья, как Н.И. Конрад, И.Ю. Крачковский, Д.С. Лихачев, И.C. Брагинский, А.Я. Гуревич, Б.Л. Рифтин, Р.Ф, Юсуфов и др., понятие «литература» в средневековую эпоху имело другое, более расширенное значение, чем сейчас. Р.Ф. Юсуфов писал: «Объем понятия литературы изменчив, подвижен, историчен. Поначалу литература была синкретичной, но по мере того, как шел процесс ее становления, она все более расходилась с фольклором, деловой письменностью, природоведением, религией, историографией, культурологией, правоведением, социологией, психологией, философией и этикой и уже в Новое время, становясь все более художественной литературой, включала в себя эти проявления «духосферы» (П. Флоренский) в новом измерении» [2]. В состав медиевальной литературы народов Дагестана входили богословские трактаты, исторические хроники («Дербенд-наме», «Тарихи Дагестан», «История Абу Муслима» и др.), наставления, поучения, эпиграфика, эпистолы, мемуары, учебная литература, стихи, переводы и т.д. Дагестанская литература в целом оставалась синкретической до второй половины XIX в. Даже в книге Гасана Алкадари «Асари Дагестан» (1890) органично сочетаются сведения об истории Дагестана, его ученых с «басмалой» (фраза, с которой начинается каждая сура Корана), стихами, короткими рассказами, метафорами. Аналогично сочинение «Рассказы по истории» Али Каяева. В его состав входят мусульманские мифы, сведения по истории Дагестана, историческая песня «Курахская крепость» о взятии царскими войсками крепости Курах в 1812 г., описания различного рода обычаев старины лаков. Средневекового типа литературы народов Дагестана были пронизаны религиозными идеями, ориентированы на пропаганду исламских ценностей. Эти литературы, где художественное начало причудливо переплетено с деловым письмом, создавались на протяжении веков. Для того чтобы эти синкретические по своей природе литературы обрели черты гуманистической литературы нового времени, нужны были сдвиги исторического масштаба. Такие сдвиги в Дагестане произошли в XIX в., когда Дагестан был присоединен к России, было положено начало постепенной переориентации дагестанской литературы с арабского Востока на Запад. Как утверждает Б.Л. Рифтин, при переходе к литературе Нового времени в литературной системе средневекового типа происходит резкий сдвиг. «…То, что находилось на ее периферии (например: повествовательная проза, драма и т.д.), перемещается в центр, а функциональные жанры отходят, наоборот, на периферию, или оказываются вообще за пределами системы литературы» [3]. 

Начиная с середины XIX в. классики дагестанской литературы (Омарла Батырай, Йырчи Казак, Етим Эмин, Махмуд из Кахабросо, Патимат Кумухская) обратились к проблемам сугубо земным, человеческим. Они стали поэтами Нового времени. После присоединения Дагестана к России под влиянием русской классической литературы возникла русскоязычная литература, которая, по мнению Р.Ф. Юсуфова, сыграла роль катализатора в происходившем «синтезе национальных традиций и нового социального мировоззрения» [4]. 

Русская литература усилила интерес народов Дагестана и Северного Кавказа к социальным вопросам, к философии, отрицающей средневековую схоластику и религиозный обскурантизм. Такие деятели дагестанской культуры, как Д.-М. Шихалиев, С. Адиль-Герей, А. Чиркеевский, А. Омаров, М. Хандиев, Г.-М. Амиров, К. Казанфаров. И. Анисимов и др., воспитанные на передовых традициях русской культуры, сыграли значительную роль в приобщении своих народов к ценностям европейской науки и искусства. Переход от коранических представлений о мире и человеке к критическому осмыслению проблем бытия, от средневекового синкретизма к новым формам художественной литературы, от идеализации воинов ислама к реалистическому изображению человека, к постижению социальной его сущности был явлением неодномоментным, он потребовал значительных усилий, ряда восходящих ступеней в познании человека и мира. Как пишет В.Е. Хализев, «в новое же время литература эмансипируется в качестве явления собственно художественного; письменность становится доминирующей формой словесного искусства; активизируется индивидуальное авторство; литературное развитие обретает гораздо больший динамизм» [5]. 

Одной из прогрессивных форм самопознания горцев являлись художественно-этнографические очерки, написанные на русском языке. Среди них «Рассказ кумыка о кумыках» Д.- М. Шихалиева, «Рассказ аварца» С. Адиль-Герея, «Воспоминания муталима» и «Как живут лаки» А. Омарова, «Среди горцев Северного Кавказа» Г.-М. Амирова и др. Очерки дагестанских просветителей, как и их северокавказских собратьев (С. Хан-Гирея, Ч. Ахриева, А.-Г. Кешева и др.), обладают ярко выраженным художественным началом. Это своего рода «физиологические очерки», или очерки нравов, посвященные жизни и быту горцев. В них жизнь горцев показана «изнутри». Впервые в дагестанской литературе достигнуты конкретность и точность в описаниях быта и нравов эпохи, созданы колоритные жанровые картины, предприняты попытки наметить индивидуальные характеры и судьбы героев. Если сопоставить очерки Абдуллы Омарова «Воспоминания муталима» и «Как живут лаки» с хроникой Мухаммеда Тахира ал-Карахи «Блеск дагестанских шашек в некоторых шамилевских битвах», мы увидим существенную разницу между ними, хотя оба автора делятся своими воспоминаниями об одном и том же периоде истории Дагестана. Мухаммед Тахир повествует о событиях значительных, затрагивающих судьбу целых народов, его мало интересуют этнографические подробности и внутренний мир простого человека. Абдуллу Омарова, напротив, интересуют детали жизни народа, он живописно описывает бытовые сценки, обычные разговоры горцев, их представления об окружающем мире. Он сосредоточивает свое внимание на переживаниях муталима, его судьбе. Словом, это следующая ступень к овладению художественной формой по сравнению с «Блеском дагестанских шашек...». К примеру, Абдулла Омаров с поразительной искренностью описывает душевное состояние неподдельного страха, когда услышал о том, что его учитель Мама арестован по приказу хана: «Холодная дрожь пробежала по моему телу, сердце забилось, и страх завладел мной до такой степени, что сам не знаю, как я устоял на ногах в ту минуту. Заметив мое волнение и мгновенно побледневшее лицо мое, муталим начал утешать меня, говоря, что с Мамою, по всей вероятности, ничего худого не будет; он думал, что я испугался за участь своего учителя. Но я-то думал совсем иное» [6]. Автор-рассказчик не стремится изображать себя в качестве рыцаря без страха и упрека. И его признание, что он думал не то же, что его товарищ, свидетельствует о его искренности и таланте художника, ибо именно искренность автора привлекает внимание к его сочинению больше всего. Психологически точно описание тревожной ночи после ареста. Автор-повествователь вспоминает разные случаи проявления жестокости хана по отношению к своим жертвам, и эти вставные миниатюры уместны именно здесь. На «Воспоминания муталима» А. Омарова обратил внимание Л.Н. Толстой в период работы над повестью «Хаджи-Мурат», отдельные описания из очерка он даже контаминировал в ее первых вариантах. В окончательном варианте все это ушло в глубь художественной ткани произведения. Таким образом, сочинение дагестанского автора стало одним из источников создания повести великого писателя [7]. 

Из других художественно-этнографических очерков ближе всех к собственно художественной прозе подошел очерк Гаджи-Мурада Амирова (М. Амирова) «Среди горцев Северного Дагестана», написанный в форме дневника гимназиста, приехавшего в аул на летние каникулы [8]. В конкретных исторических условиях второй половины XIX в. художественно-этнографические очерки выступали в качестве художественного аналога реальной действительности, вместе с тем они представляли собой первый шаг к реалистическому воспроизведению действительности. От них шли преемственные связи к собственно художественной прозе Дагестана на русском языке, представленной до революции творчеством С.И. Габиева. Художественной прозе С.И. Габиева присуща характерная для русской классической литературы социальная направленность. Высокой идейностью и социальным оптимизмом выделяются его аллегория «Безумец» и незавершенная повесть «В народ», написанные на русском языке. Сюжет и стиль «Безумца», этого романтического стихотворения в прозе, перекликаются с сюжетом и стилем ранних горьковских рассказов «Старуха Изергиль» и «Песня о Соколе» М. Горького, а образ главного героя напоминает образы Данко и Сокола. В повести «В народ» мы находим, с одной стороны, упоминание о баррикадных боях, в которых главный герой принимал участие, горячую защиту Джейраном революционных выступлений рабочих и студентов; с другой – ощутимые влияния самых разных идей (М. Горького и Л. Толстого, народнической теории героев и толпы). Тем не менее в повести С. Габиева намечена линия дагестанской литературы, ведущая к реализму нового типа, в ней представлен герой-революционер, сознательный борец за переделку мира и человеческих отношений. В эпоху подготовки и проведения буржуазно-демократических революций в России социальные вопросы выдвигаются в центр литературы. Меняется и идеал личности. На историческую арену выступает революционер, вдохновленный идеями возрождения края, социального переустройства мира. Одновременно появляется возможность для создания новой реалистической прозы на родных языках. Это вовсе не значит, что средневековая литература в тот период утратила свое значение и уступила свое место литературе Нового времени. В начале ХХ в. она шла параллельно с новой литературой. Лишь в годы советской власти она была дискредитирована и отброшена на периферию, точнее – за пределы официально признаваемой литературы. 

15